Я, изрядно захмелевшая и зареванная, кинулась Бою на шею. Он аккуратно высвободился из моих объятий и серьезно заговорил.
— Марго, сейчас ты мне расскажешь, что с тобой происходило последние месяцы, что довело тебя до такого состояния.
— Конечно, Паша. За этим я тебя и позвала, – покорно откликнулась я.
— Ты должна нести ответственность за свои действия и понимать, что я мог бы и не приехать. Если бы Изабель не уснула сразу после нашего с тобой разговора, то я бы ее не оставил.

— Я понимаю, и очень тебе благодарна, – в глубине души меня, конечно, задело, что он смог бы предпочесть Изабель мне, но озвучивать этого не стала.
— Пойдем, сядем за столик, там потише и поспокойнее. – Бой взял меня за руку и повел к столику, расположенному у окна. – Потом надо будет еще придумать оправдание для Влада, – констатировал он на ходу.  – Если я скажу ему, что нашел тебя одну пьяную в этом злачном месте, то тебе несдобровать.
Когда мы присели за столик, я попросила официанта принести водки, но Бой настоял на том, что мы будем пить кофе.
— Если ты выпьешь еще хоть грамм, то ничего связного  мне не расскажешь. А если выпьешь стопку, то разговор не состоится вовсе, — рассуждал Павел, оценивающе оглядывая меня.
— Хорошо, – согласилась я и закурила.

   Я выложила Павлу все, начиная с моего визита в многоэтажку на окраине Москвы в конце прошлого года, внезапного появления Жана на пороге ателье и заканчивая сегодняшней ссорой на лестничной площадке. При этом не забыла излишне подробно описать, как мы проводили время  на съемной квартире, в какой помойке живет Жан и какая страшная кикимора его жена.
— И вот теперь все кончено! Он больше никогда не придет и не позвонит. Я не знаю, как мне дальше жить! – подытожила я и, разрыдавшись, уронила голову на скрещенные на столе руки.
— Тихо-тихо-тихо, все образуется. Успокойся, дорогая. – подбадривал меня Бой, нежно поглаживая по голове.
— Паш, мне страшно, очень страшно, что я могу его больше никогда не увидеть. – проговорила я подняв глаза на Боя.
Он взял меня за руку, а сам, покачивая головой, задумчиво произнес:
— Не нравится мне твой Жан, совсем не нравится. Тебе бы забыть его раз и навсегда.
— Я пыталась, — искренне воскликнула я, — Но ничего не выходит. Столько лет прошло, а я люблю его сильнее, чем когда-либо. Это как болезнь, как затмение какое-то! Все ему прощаю, не могу его ослушаться, не могу по-настоящему на него разозлиться. Дала ему одну-единственную в жизни пощечину и теперь сижу здесь ни жива ни мертва, а он, наверное, спокойно спит обнимая свою «красавицу» жену, – с трудом договорила я, захлебываясь в очередном приступе пьяных рыданий.
Больше Павел не пытался заговорить со мной. Он просто сел рядом и позволил мне выплакаться в его жилетку, в прямом смысле этого слова. Долго мне плакать не пришлось, так как к горлу подкатил неприятный комок, и мне срочно понадобилось в уборную.
Через полчаса, когда на улице уже светало,  мы покидали злачное заведение. С более ясным рассудком и пустым желудком я уселась в машину Боя.
— Значит так. Легенда такова. Деловая встреча имела место быть. Скажем в дорогом ресторане, но за городом. Туда я отгоню с утра твою машину. Ты отравилась съеденными в начале ужинами устрицами и долгое время провела в уборной, борясь с последствиями отравления. Благо отравление у нас на лицо. – Взглянул он на мою посиневшую физиономию и продолжил. —  Заведение из приличных, поэтому работало до полуночи. Тебя случайно забыли выпустить из уборной, которая находилась в подвале здания, там, где телефон не берет. Коллеги по ужину сочли, что ты ушла по-английски. Пальто согласно легенде ты оставила в машине, поэтому в гардеробе не осталось бесхозной верхней одежды, которая могла бы хоть кого-то смутить. Часа в четыре утра,- Бой взглянул на часы , — тебя обнаруживает вышедший на смену уборщик. Ты, оказавшись на свободе, звонишь мне и просишь тебя забрать. Вот и все. Почему ты позвонила мне, а не мужу, ты объяснишь завтра Жданову сама.

Едва дослушав легенду, я провалилась в сон. Но ненадолго. Минут через десять Бой уже затормозил у нашего жилого комплекса на Кутузовском. Я обнаружила, что у меня совсем нет сил выбраться из машины и дойти до дома. Бой, очевидно, заметил это, потому что легко поднял меня и понес к подъезду на руках. Было очень холодно. Пальто для правдоподобности легенды пришлось оставить в машине у Павла.
Я смутно понимала, что происходило, когда Бой внес меня на руках в прихожую и положил на диван. До меня доносились как будто издалека взволнованные возгласы Влада и спокойный ровный голос Боя, рассказывающий только что сочиненную историю. Этому человеку невозможно не поверить, подумала я и, успокоившись за свое алиби, глубоко заснула.
Проснулась я естественно не на диване, а в супружеской кровати. Голова трещала жутко. Как мне ни было тяжело, но подняться пришлось, потому что пить хотелось невыносимо. Я накинула халат и проследовала на кухню. В квартире я была одна. Значит Влад ушел на работу, что было очень хорошим знаком. Если бы вчера он не поверил Бою и заподозрил что-то неладное, то непременно бы дождался моего пробуждения дома и потребовал объяснений. Это была первая и последняя позитивная мысль за этот день.
До самого вечера я пластом пролежала в кровати, ни разу не переодевшись, не умывшись и не приняв душ. К еде я также не притронулась.  Мне уже не было плохо физически, голова прошла к обеду, а к вечеру последствия вчерашнего опьянения покинули меня вовсе. Но подняться с кровати и что-то делать у меня по-прежнему не было ни сил, ни желания. Я с ужасом вновь и вновь прокручивала в голове события вчерашнего вечера. Не то чтобы, произошло что-то поистине ужасное вчера. Меня скорее пугало, что будет дальше. Как жить дальше, если Жан, вернувшийся в мою жизнь так недавно, снова пропадет из нее.
Часов в семь вечера, когда Влада еще не было дома, заехал Павел. Сообщил, что ему удалось успокоить Жданова и мне не стоит волноваться. Также поведал, что водитель Влада по его личному поручению пригнал мою машину от ресторана в Жуковке. Я дослушала  отчет Павла, не поднимая глаз, и попросила его уйти, пока я не сгорела от стыда перед ним.
От всех этих ухищрений, придуманных Павлом, у меня остался неприятный осадок. Я вдруг ощутила, насколько можно быть несвободной, когда кого-то обманываешь. Насколько на волоске была моя судьба вчера. Если бы не Бой, то Жданов бы стал копать под меня и непременно докопался бы до причины моего вчерашнего состояния. Меня передернуло от этой мысли. Почему-то когда я тайком встречалась с Жаном, меня ни разу не посещал страх быть разоблаченной. Может быть, потому что беспредельное счастье притупило мою бдительность или, возможно, мне казалось, что я держу ситуацию под контролем. А вчера она совсем вышла из-под контроля, и поэтому вдруг стало страшно. Страшно, стыдно, неприятно, не считая того ужаса, который я испытывала от ссоры с Жаном – все эти ощущения наслаивались одно на другое сегодня.
Скоро должен прийти Влад, и мне нужно выглядеть достойно и естественно к его появлению. Я долго ходила по пустой квартире взад-вперед. Благо еще вчера мои родители забрали внуков на выходные. Пытаясь привести себя в чувства, я даже залезла под душ. Но в итоге, я все же предпочла улечься в постель и сказаться все еще больной. При этом я дала себе слово, что с завтрашнего дня попытаюсь научиться жить со своим несчастьем и  выполнять при этом свои прямые обязанности, касающиеся дома, семьи и работы. Хватит испытывать судьбу, нужно взять себя в руки до того, как Жданов почует что-то неладное.
Со следующего дня я действительно старалась, чтобы мой внешний вид никак не выдавал внутреннего подавленного состояния. Я работала, вела переговоры и совещания, трудилась над летней коллекцией, выходные как обычно проводила с мужем и детьми.
Первое время я не сводила глаз с телефона, замирала, каждый раз, когда открывалась дверь моего кабинета. Я ждала его. Ждала как никого и никогда. Ждала, что Жан позвонит или придет. Но ничего не происходило. Несколько раз мне хотелось плюнуть на свою гордость и позвонить самой. Но, то ли потому что я не хотела потерять в глазах Жана свое достоинство, то ли потому что боялась жесткого и однозначного ответа с его стороны, я так ни разу и не дождалась гудков в телефоне, набирая его номер. Я пыталась успокоить себя мыслями, что у всех влюбленных пар случаются размолвки. И даже посерьезнее нашей. И ничего, мирятся же и продолжают наслаждаться жизнью. Но были ли мы обычной влюбленной парой? Любил ли вообще Жан меня настолько, чтобы переступить через свою гордыню, побороть предрассудки и первым возобновить общение? А может он так же как и я понимает, что у нас нет будущего и не стоит нам больше встречаться? Только в отличие от меня понимает это не только умом, но и сердцем?
Мое же сердце рвалось к нему, чем бы я ни занималась, где бы ни находилась. Бывали, конечно, моменты, когда я на некоторое время забывалась. Например, когда играла с детьми или увлеченно спорила на деловых переговорах. Скорее всего, это были просто передышки для моего мозга, чтобы совсем не сойти с ума. Но взамен этих кратких передышек наступали и моменты, когда я просто не знала, куда себя деть от тоски по Жану. Стоило мне представить его образ, и я ощущала почти физическую боль от того, что не могу быть с ним рядом, прикоснуться  к нему. Мне даже казалось, что наркоманы, страдающие от ломки, испытывают что-то похожее на мое состояние в эти моменты. Мне хотелось выть, кулаки мои сжимались так сильно, что на ладонях, в тех местах, где ногти касались кожи, проступала кровь. Лежа в кровати, я могла извиваться как змея, впиваясь зубами в подушку, чтобы не закричать от разрывающей меня изнутри боли.
Так шли дни, недели. Прошел месяц, и я окончательно поняла, что Жан не объявится. Приближался мой тридцать третий день рождения. Я знала, что непременно будет праздник. Влад по другому не умел. Поэтому мне нужно было набраться сил, чтобы изображать безудержное веселье в этот день.
Однако утром семнадцатого мая, когда я пришла на работу, у меня появилась другая идея. Мне вдруг подумалось, что Жан не может не помнить о моем дне рождении. Не пробыв в офисе и часа, я отправилась в съемную квартиру, наше с Жаном уютное гнездышко, свитое с такой любовью. Квартира все еще числилась за Жаном, за ее аренду было уплачено на несколько месяцев вперед. Не знаю, что я надеялась обнаружить в этой квартире. Верила ли я что он придет сюда именно сегодня? В глубине души, наверное, да. Это было бы прекрасным, романтичным примирением – встретиться в месте известном только нам двоим, не сговариваясь.
Просидев несколько часов в комнате, я осознала всю абсурдность своего поведения, всю несбыточность надежд. Единственное, в чем я смогла убедиться, посетив это место, это то, что Жан ни разу не приходил сюда.
Вечером, в ресторане, арендованном Владом по случаю моего дня рождения, я сидела мрачнее тучи. Весь аутотренинг, которым я занималась, пока мне не пришла «замечательная» идея наведаться в квартиру, пошел насмарку.
Последующие полтора месяца я много работала. Бой всегда был рядом и ни разу не показал своим видом, что я ему чем-то обязана. Он, наоборот хвалил меня за успешные труды и всячески пытался вдохновлять. Павел не знал, что истинный источник вдохновения я нашла совсем в другом, неожиданном месте.
После того визита на квартиру в день своего рождения я стала регулярно наведываться  туда. Только там я каким-то невообразимым образом обретала душевный покой, набиралась сил жить и работать дальше. Да, там больше не было Жана. Я находилась в полном одиночестве. Но аура этого места осталась прежней. И мне было там очень хорошо.
Иногда я заходила туда на несколько минут. Протирала пыль, поливала цветы. Порой подолгу сидела и перебирала диски с нашими с Жаном любимыми фильмами, включала любимую нами музыку, перелистывала перечитанные не по одному разу книги. Когда накатывала сильная усталость, я просто лежала на мягкой кровати и смотрела в потолок ни о чем не думая, могла ненадолго задремать. Я даже продлила аренду до конца года. Так мне было страшно, что вдруг у меня не станет этого милого сердцу уголка.

Пик летней жары в этом году пришелся на начало июля. Город походил на раскаленную сковороду. Я уезжала на работу рано утром, и, отложив все выездные дела, не покидала офиса, пока солнце не скрывалось за горизонтом. Кондиционер в моем кабинете хоть и работал на последнем вздохе, но создавал хотя бы имитацию прохлады.
В один из таких дней, когда я, распластавшись в кресле, то просматривала эскизы, то использовала их в качестве веера, дверь моего кабинета тихо отворилась. «Неужели не достаточно потрясений испытала я на своем веку», — подумалось мне, когда в дверях возник  такой знакомый силуэт Жана.
Я отложила бумаги в сторону и привстала с кресла.
Де жа вю. Так это называется. Такой же неумело опрятный, гладко выбритый, аккуратно причесанный Жан уже появлялся в моем кабинете несколько месяцев назад. После того визита я была пару месяцев без ума от счастья и примерно столько же сходила с ума от горя. Чего ждать теперь? Как повести себя? Я не знала. Было ли его появление неожиданностью или же я ждала его до сих пор? Теперь, когда он стоял передо мной, мне трудно было вспомнить.  Слава богу, ему было положено в такой ситуации заговорить первым. И он заговорил:
— Здравствуй, Рита. Можно войти?
— Ты уже вошел.
—  Прежде чем я поведаю тебе о цели своего визита, я хочу сказать, насколько виноватым я чувствую себя за нашу последнюю встречу, за все грубые слова брошенные мной в твой адрес. Когда ты ушла, я корил себя за несдержанность, за злобу на самого себя, которую я не смог удержать при себе и выплеснул на тебя. Тогда я поклялся, что больше никогда не потревожу тебя, не нарушу твой покой.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, – холодно отозвалась я.  – О каком покое могла идти речь? – усмехнулась я, скорее не спрашивая, а констатируя. Что-то подсказывало мне, что сейчас я могу позволить себе прохладный тон по отношению к Жану. Не нужно поддаваться эмоциям и бросаться ему на шею. Он все равно не уйдет, пока не получит того, за чем пришел.
— Я надеялся, что тебе будет легче, если я исчезну из твоей жизни. Может быть не сразу, постепенно. Я не смог бы сделать тебя счастливой. Мне показалось, что только с моим исчезновением твоя жизнь сможет вернуться в нормальное русло. Но как бы там ни было, теперь только тебе решать, что будет с нами дальше.
— Ты пришел по делу? – напомнила я.
— Да, — Жан тяжело вздохнул.  – Младший сын, Петюша, тяжело болен.
— Лейкемия? — уточнила я.
— Нет. Когда он начал подрастать, мы заметили, что он отличается от других детей. Отстранен, необщителен. О том чтобы отдать в сад и речи не могло быть. Показывали врачам. Говорили ничего страшного – небольшая задержка в развитии. Но я уже тогда понимал – это первые признаки аутизма, заболевания, которым страдал мой младший брат. Недавно врач подтвердил мои догадки. Это конечно не смертельное заболевание, с ним можно и нужно бороться, оно может не иметь острых проявлений в дальнейшем. Но пример моего младшего брата не дает мне покоя. Страшные ассоциации лезут в голову.
— Я прекрасно помню эту страшную историю. Твои опасения более чем  оправданы. – Я опустилась обратно в кресло и тупо уставилась в монитор. – Я уверена Центр поможет твоему сыну.
Жан рванулся ко мне. Присел на колено рядом с моим креслом, обхватил мои колени и принялся благодарить. Тем временем неприятное ощущение закралось мне в душу. Ощущение, что любимый человек использует меня. Ради своих детей, ради своей жены он готов на все. Пошел бы он когда-либо на что-то ради меня? Мне так ни разу и не представилось возможности проверить это.
— Вечером поговорю со Ждановым, — продолжала я, не обращая внимания на застывшего у моих коленей Жана, — Ориентировочно завтра передашь мне ребенка. Не будем затягивать. Но я хочу, чтобы ты знал. Я ничего не потребую взамен. Если тебе угодно, оставим все как было в последнее время, и увидимся только тогда когда ребенок будет здоров.
— И ты так же будешь проводить часы в пустой квартире, наедине со своими воспоминаниями? – На этот раз Жан посмотрел на меня в упор. Я не сумела скрыть изумления. – Я был там на днях. Что-то заставило прийти меня в нашу квартиру, прежде чем в твой офис. Там я и понял, что был жесток с тобой, да с нами обоими, оборвав общение таким резким образом.  – Жан поднялся и отошел к двери. – А вот этого я боялся больше всего. Того, что ты решишь, что я появляюсь в твоей жизни только когда остро нуждаюсь в чем-то, когда мне просто больше не к кому обратиться за помощью. И подозрения твои вполне понятны. Но разве мы не достаточно знаем друг друга, чтобы понимать, что ни в чем мы не нуждаемся так остро, как друг в друге?
— Я тоже так думала. Но ты в свою очередь забыл об этом, когда дал мне уйти после нашей ерундовой перепалки. А потом ни разу не объявился, не позвонил.
— Я ошибался. Как всегда ошибался. И если честно, я не знаю, как убедить тебя сейчас в своей искренности. Ситуация складывается отнюдь не в мою пользу.
— Ты же ведь не можешь любить ее больше, чем меня? – задала я вопрос, который не давал мне покоя долгое время, а сейчас стоял особенно остро.
— Конечно, не могу, – покорно согласился он.
В это было очень легко поверить. И я поверила. Разве можно не поверить любимому человеку, который говорит что-то очень приятное, глядя тебе в глаза?

Продолжение следует…

Ольга Гуляева