Мое новое увлечение стало для меня единственной отдушиной на долгие месяцы. Только за мольбертом время пролетало почти незаметно. В любой другой ситуации оно тянулось неимоверно долго. Все лето и до глубокой осени, я, то прячась от солнца под зонтиком, то кутаясь в шерстяной платок, находилась на природе, запечатлевая очередной пейзаж.

Жданову пришлось по душе мое увлечение. Он с гордостью обрамлял мои картины в рамки и развешивал их в спальне, гостиной, в кабинете.
Для меня же, кроме коротания долгих часов, это времяпрепровождение не приносило никакой пользы. Окно медпункта находилось под моим пристальным наблюдением почти ежедневно, но заветного цветка в вазе так и не появлялось. Хотя, несмотря на отсутствие «позывного маячка», я пару раз все-таки забежала к Жанне. Но уже во время второго посещения, мы оказались в опасной близости от разоблачения. В тот день Жданов нанес неожиданный визит в медпункт, и мне пришлось укрыться за маленьким полупрозрачным шкафчиком с лекарствами. В тот раз, слава богу, все обошлось, но мы с Жанной условились не встречаться больше без явной необходимости.
Таким образом, к концу осени стукнуло три месяца, как я не общалась с подругой. Этот факт вкупе с затянувшимся одиночеством, ненавистной супружеской «повинностью» и непроглядной серостью за окном загнали меня в состояние вялотекущей депрессии. Уже месяц я не покидала стен коттеджа. Ноябрь выдался дождливым и ветряным. Мольберт с красками переехали в помещение, где я решила освоить натюрмортный жанр, пока не наступит зима, когда снова можно будет выползти на природу. Но декабрь принес с собой тридцатиградусные морозы, лишив меня всякой возможности вновь занять свой наблюдательный пункт.
Депрессия между тем нарастала. Живопись и перечитанные по несколько раз книги уже не приносили былого удовлетворения. Несколько раз пыталась писать, но так и не смогла сложить ни единого достойного предложения. Все чаще я просто ложилась на диван или на кровать в спальне и смотрела в потолок. На улице рано темнело, но я даже не удосуживалась зажечь в доме свет.
Иногда мне хотелось умереть. Мысли о том, что завтра наступит день, как две капли воды похожий на сегодняшний, что таких дней впереди бессчетное множество, приводили меня в тихий ужас. Кроме того, меня все чаще посещали подозрения, что Жданов возможно уже давно расправился с заключенным базистами. Если мои опасения были оправданы, то смысла жить дальше не было вовсе.
Но задать Владу волнующий меня вопрос я долгое время не решалась. Да и вряд ли он ответил бы мне честно.
Между тем, Жданов все чаще поглядывал на меня с нескрываемым волнением. Однажды вечером, придя в темный неубранный дом, он застал меня сидящую на диване и смотрящую в одну точку. Тяжело вздохнув, Влад скинул с плеч пальто, подошел ко мне и, присев у моих коленей, обхватил мои холодные руки своими ладонями и прижал к губам.
— Милая, что с тобой происходит? – поднял он на меня глаза, — Я никогда не видел тебя такой бледной.  – Немного помолчав, Влад добавил, — Мне нужно будет уехать в город, дня на три. Но я боюсь оставлять тебя одну в таком состоянии. Я могу что-то сделать для тебя?
Вот оно. Либо сейчас, либо никогда. Другого такого шанса может не быть.
—  Я хочу увидеть Жана. Мне нужно убедиться, что с ним и с остальными заключенными базистами все в порядке. Я прошу тебя о еще одном свидании с ним, – договорила я и резко замолчала, опасаясь реакции Жданова на мою просьбу.
Но тот повел себя довольно сдержанно. Выпустив мои руки, он медленно поднялся и выпрямился во весь рост.
— Глупо, – спокойным, немного обреченным тоном заговорил Влад, —  Глупо с моей стороны было надеяться, что ты забудешь этого мальчишку так скоро. Но неужели ты всерьез думаешь, что я устрою вам свидание. Этому не бывать, потому что ты моя жена, и то,  о чем ты просишь  противоестественно.
— Влад, я ни о чем таком не прошу. Да, я твоя, твоей и останусь, тебе не о чем волноваться, ты сам знаешь. Но я живой человек и не могу по приказу выбросить из головы все, что мне когда-то было дорого, — я пыталась говорить как можно более убедительно.  – Ничего между нами не изменится, если я взгляну на этих людей одним глазком.
— Тебе бы уже давно пора научиться верить моему слову. Тогда и не пришлось бы сейчас изводить себя глупыми опасениями. С ними все в порядке, — медленно и четко поговорил Влад, — И тебе придется просто поверить мне.
Повернувшись ко мне спиной и расстегивая на ходу пиджак, Влад направился в спальню, давая тем самым понять, что разговор окончен. Но я не могла этого допустить и поэтому пустила в ход тяжелую артиллерию.
— Я наложу на себя руки.
Влад замер на месте и медленно обернулся. Я, довольная произведенным эффектом, продолжала:
— Сколько еще крови ты готов принять на свою совесть? Для меня место найдется?
— Решила бить по больному? – невесело усмехнулся Влад. – Ты же знаешь, что я этого не допущу.
— Именно об этом я тебя и прошу. Сделать для меня такую малость, поступившись хотя бы ненадолго своими дурацкими принципами. Ты ничего не потеряешь, зато какое-то время сможешь за меня не волноваться.
— Какое-то время? – удивился Жданов. – Попахивает дешевым шантажом.
— Понимай, как хочешь. Мне терять нечего. Ты говоришь, что с Жаном все в порядке, но я знаю, что это не так. Даже если он жив, с ним не все в порядке. И со мной не все в порядке. Ты превратил нашу жизнь в кошмар,  а сам при этом чувствуешь себя  благородным благодетелем, который всегда держит слово джентльмена. Ты думаешь, у тебя все схвачено,  а сам не замечаешь, как медленно сводишь людей в могилу. Так было с Кариной. Так сейчас происходит и со мной. Но я в отличие от нее, пока еще могу и хочу тебя предупредить, потому что, судя по всему, еще не окончательно потеряла вкус к жизни. Все чего я прошу у тебя это сделать небольшой шаг мне навстречу.
— Неужели тебе настолько плохо со мной?  — задумчиво глядя мне в глаза, спросил Влад.
— Дело не в тебе. Не только в тебе. Этот образ жизни, эти бездушные люди, окружающие меня, пугающая неизвестность – все вкупе  делает мою жизнь все более и более невыносимой.
— Тебе стоит чаще делиться со мной своими переживаниями. Вместе мы что-нибудь придумаем.
— Вот я и делюсь. А ты поворачиваешься ко мне спиной.
Влад задумался на минуту. На его лице читался тяжелый мыслительный процесс. Мне оставалось только держать кулачки, чтобы завершился он в мою пользу. И, о эврика! Это случилась.
— Хорошо, — выдавил из себя Влад, — Одевайся.
Я, закутавшаяся в шерстяное пальто, первая оказалась на крыльце коттеджа. Влад вышел следом за мной, хмурый и недовольный. Но направился он почему-то не в сторону бараков, под которыми располагалась «тюрьма» Жана, а в сторону основного корпуса. Остановились  мы у входа в подземные лаборатории, который располагался с торца здания. Я немного заволновалась. Что это он задумал? Мелькнула мысль о том, что возможно на зимний период заключенных перевели в более теплое помещение.
Распахнув передо мной вход в подземелье, Жданов пригласил меня спуститься по широкой металлической лестнице. Я с замиранием сердца проследовала вперед. Когда мы преодолели два лестничных пролета, Влад опередил меня и повел по узким коридорным лабиринтам. Я зачарованно оглядывалась по сторонам. Стены некоторых лабораторий были выполнены из прозрачного стекла, и я могла видеть сосредоточенных базистов в белых халатах, занятых какими-то хитрыми опытами. Большинство лабораторий были выполнены в стиле хай-тек и снабжены новейшим оборудованием. В некоторых помещениях я даже заметила несколько аквариумов с белыми пушистыми крысками. Все строго по законам жанра, подумалось мне.
Так, погрузившись в созерцание местных достопримечательностей, я не заметила, как Жданов остановился, и уткнулась носом прямо в его плечо.
— Пришли, — резюмировал он, набирая многозначный код, на панельке расположенной, справа от серой неприметной двери.
Я сильно засомневалась, что именно за этой дверью я увижу Жана, но расспрашивать Влада пока ни о чем не стала.
Впрочем, спустя несколько секунд замысел Жданова стал мне понятен без лишних вопросов. Я не расстроилась и даже почти не удивилась. Этого и следовало ожидать от столь прагматичного человека, как Влад. Он привел меня в комнату видеонаблюдения. Об этом свидетельствовали несколько небольших, встроенных в стену экранов транслирующих изображения с разных участков базы, наземных и подземных объектов.
Влад подошел к одному из пультов и как будто бы начал «переключать  программы» на одном из мониторов. В этот момент, несмотря на то, что я уже понимала, что свидания с Жаном не будет, сердце мое замерло, а по спине пробежали холодные мурашки.
— Вот, любуйся, — Жданов указал на монитор, а сам сделал пару шагов назад и, скрестив руки на груди, пристально уставился на меня.
Но меня уже нисколько не волновало присутствие этого человека. Я всем телом подалась вперед к экрану.
Жан сидел в той же самой камере, но не на голой земле, а на высоком матрасе, облокотившись на большую подушку. В руках его была книжка. Не смотря на то, что он был полностью погружен в чтение, мне казалось, что он вот-вот поднимет глаза и наши взгляды встретятся. Но этого не происходило. Жан лениво почесал затылок, а затем перевернул страницу, не отрывая взгляда от книги. Мои глаза наполнились слезами, изображение на экране стало слегка расплывчатым, но я все равно жадно пыталась разглядеть каждую мелочь. На прикроватной тумбочке – керосиновая лампа, тарелки с недоеденным обедом, рядом на блюдце булка, точно такую же подавали сегодня утром в столовой на завтрак.
Когда первая слеза скатилась по моей щеке и задрожала, задержавшись на кончике подбородка, за спиной раздалось нервное покашливание.
— Довольно, — донесся до меня голос Влада, и изображение погасло. —  Надеюсь, теперь ты удовлетворена?
Я молча кивнула. Понимая, что Влад сделал для меня большее, из того, что можно было от него ожидать, я решила более не пререкаться с этим человеком. Мне действительно полегчало. Не знаю надолго ли, но сейчас меня переполняло приятное тепло от осознания того, что Жан жив, здоров и по-прежнему находится где-то рядом.
Поначалу было видно, что Влад корил себя за проявленное малодушие. Но заметив, как поднялось мое настроение после посещения комнаты видеонаблюдения, он немного смягчился. Теперь, когда он окончательно понял, что единственный козырь в его руках это жизнь и здоровье Жана, я более или менее успокоилась за любимого.
Этого успокоения мне хватило на долгие зимние месяцы. Лютые морозы не спадали до конца марта, лишая меня малейшей возможности занять свой наблюдательный пункт и повидаться с Жанной. Только в начале апреля, когда столбик термометра наконец подобрался к нулевой отметке, я смогла не вызывая никаких подозрений выбраться на улицу, чтобы запечатлеть весенний пейзаж. Апрель вступал в свои права столь стремительно, что уже через три дня пребывания на весеннем солнышке, я смогла вновь ощутить легкий, совсем еще зыбкий, но вкус к жизни.

Продолжение следует…

Ольга Гуляева